Натали О`Найт - Зеркало грядущего
А левой он яростно стегал упирающегося жеребца.
– Вперед! – яростно орал принц. – Вперед, грязные псы, ублюдки Нергала! Вперед, или я прикажу сжечь ваши дома и выпустить кишки из вашего отродья! Я велю вам – вперед! Убейте демона, оскверняющего землю Аквилонии! Вперед! Я приказываю! Я приказываю! Я приказываю!
Нумедидес зашелся в вопле, словно безумная кликуша, бичующая себя и раздирающая одежды в круге молчаливых крестьян.
Но никто даже не сдвинулся с места; лишь опомнившиеся отцы семейств судорожно пытались справиться с кобылами, на которых съежились их дочери, жены и наложницы.
Принц Нумедидес развернул коня вскачь и помчался к краю поляны, где, за спинами придворных, верхом на низкорослой мохнатой лошадке восседал, укутавшись в меховую накидку, так что торчала лишь бритая голова, вечно мерзнувший жрец Гретиус. Опомнившийся Валерий направил своего скакуна вслед за внезапно обезумевшим кузеном.
– Что сидишь, пес! – завопил Нумедидес, загарцевав с ним рядом. – Кликни на помощь Солнцеликого и сокруши демона! Где твоя хваленая мощь, презренный? Призови силу Солнца, чтобы попрать козни Тьмы!
Жрец испуганно покосился на огромную фигуру Цернунноса, застывшую, подобно изваянию, среди огромных валонских дубов.
– Всемогущий Митра не сражается с древними богами, – просипел он испуганно. – А демоны, пришедшие из вековых валузийских пущ, не поклоняются солнечному диску. Я не вправе тратить на чудовище силу, отпущенную мне Пресветлым. Это недостойно служителя Культа…
Нумедидес в ярости стегнул плеткой лошадь жреца.
– Тогда скачи и сокруши демона сталью! Покажи нам, что мы не зря приносим обильные гекатомбы, проливая кровь безвинных тельцов, и умащиваем статуи Митры медом, воском и соком можжевельника! Вперед, жрец, спасай свою смиренную паству от хулы!
Гретиус сделал жест, отвращающий демонов. Грозная фигура Цернунноса не шелохнулась.
– А-а-а! – взревел Нумедидес. – Старый развратник, чья мать понесла от свиньи… Ты горазд лишь осквернять юных наложниц из Тарантийских чертогов, которых водят к тебе одураченные неофиты!
– Опомнись, сын мой! – задребезжал старческий голос Гретиуса. – Пресветлый Митра покарает тебя за богохульство! Опомнись, и проси прощения у Всемогущего, моли, дабы он смилостивился над тобой за надругательство над его слугами. Опомнись, принц, пока не поздно! На колени, на колени перед Солнцеликим!
В негодовании, его обуявшем, жрец привстал на стременах. Высохшая фигура дышала невесть откуда взявшейся мощью. Лицо перекосилось от гнева, старческие ладони с синими набухшими венами яростно теребили священный амулет – золотой круг с человеческим лицом, окруженным лучами, попеременно прямыми и извилистыми. И так было велико его сияние, что подоспевший Валерий непроизвольно разжал пальцы и отпустил рукав Нумедидеса, в который вцепился что есть мочи, чтобы оттащить своего бесноватого кузена, и на мгновение прикрыл рукой глаза. Лицо его в одночасье посуровело, и он нахмурил лоб, как будто что-то вспоминая.
– Прощение? – Глаза Нумедидеса полыхнули бешенством. – Вот тебе прощение, пес! – Он замахнулся мечом на старого жреца, тот испуганно втянул голову в плечи и попытался закрыться от удара морщинистой старческой ладошкой.
Клинок Нумедидеса со свистом разрезал воздух и… высек искры из меча Валерия, который тот молниеносным движением выхватил из ножен и поставил на пути смертоносного немедийского лезвия. Зловещий лязг потонул в громовых перекатах рева Бога-Оленя.
Валерий оглянулся вокруг – все глаза были прикованы к лесному чудищу, и принц Шамара возблагодарил за это Митру – хорошенькая картинка предстала бы взорам аквилонских нобилей, вздумай они обернуться!.. Два королевских племянника машут мечами, подобно пьяной солдатне в придорожной таверне! Валерий поискал глазами Амальрика, опасаясь, что от его внимательного взгляда не укроется их потасовка, но немедийского посланника не было на прежнем месте – должно быть, тот рассудил, что на всякий случай стоит держаться поближе к копьям дворцовых гвардейцев.
Он перевел взгляд на Нумедидеса – тот скалил зубы, как дикий хорь, у которого отняли законную добычу.
– Уйди, Валерий, – прохрипел он, – дай мне проучить этого старого прохвоста!
– Подожди, принц, – крикнул в ответ владетель Шамара, – пройдет время, и ты, должно быть, пожалеешь О содеянном! Жрец ни при чем! Разве это не по твоему приказу чудовище раздразнили случайной стрелой? Ты должен винить лишь себя и просить у богов прощения за собственную безрассудность!
– Безрассудность? – взревел Нумедидес. – Посмотрим, какова воля Митры! Если жрец угоден ему, то он защитит своего слугу от каленого железа! К чему пустые слова, да будет на все Его воля!
И вновь сверкнула молния меча, и вновь ему ответила другая. Они сплелись в один узор, сверкая, как драконья чешуя.
Но вот один из клинков ласково, играючи коснулся морщинистого лба старого жреца. Со стороны казалось, что ничего не изменилось – Гретиус, недвижимый, сидел в высоком седле с резной подпоркой для спины. Лишь те, кто были неподалеку, могли видеть, как на морщинистый лоб жреца набегает темная струйка крови.
Стекает по застывшему лицу.
Капает на парчовую рясу.
Расползается по вышитому образу Пресветлого, окрашивая золото багрянцем.
Сухая ладошка разжимается, и солнцеликий амулет медленно падает на ржавую осеннюю листву.
Принц протягивает руку и перехватывает священный символ, весь в красных каплях…
Жрец Гретиус, наставник Тарантийского Дома, пошатнулся, выпал из седла, но нога его застряла в стремени. Конь его заржал испуганно, вздыбился и понес. Рука поверженного служителя волочилась по земле, оставляя неровную борозду…
Испарина выступила на низком лбу Нумедидеса, он с ужасом посмотрел на Валерия и, наткнувшись на ледяной взгляд шамарца, неистово натянул поводья тяжелого гандерландского скакуна, так что едва не выворотил розовые лошадиные губы. Позабыв про расшитый вензелями платок, отер рукой в бордовой перчатке, поверх которой на пальцах красовались многочисленные перстни, выступившую испарину и яростно пришпорил рысака, направляя его в сторону застывшего Цернунноса.
Холодный пот ручьями стекал по светлому челу Валерия, он хлестнул своего тонконогого гирканского жеребца, и тот, взрывая острыми копытами теплый перегной, понесся к кучке придворных, беспомощно сгрудившихся на огромной поляне вблизи длинных столов, на которых мгновениями раньше красовались серебряные блюда со всевозможной снедью для усталых охотников. Теперь они были перевернуты и темнели своими голыми досками на рыжей листве, вышитые золотом скатерти трепыхались на кустах, а изысканные яства, гордость тарантийских поваров, были разбросаны по земле и перемешаны с Мертвыми листьями и катышками конского навоза.
